«Паркет»: пляска смерти в новом фильме Александра Миндадзе
текст: Иван Афанасьев
© Impakt Film
Какаду (Анджей Хыра), импозантный и импульсивный танцор в возрасте, приезжает в некий провинциальный город — на бал. Точнее, на грандиозное празднество по случаю 25-летия танго-клуба, на паркете которого он когда-то блистал. На вечеринке он встречает Валенсию (Евгения Додина), свою бывшую любовь, даму одновременно утонченную и тяжеловесную, — и с ходу получает промеж ног при неловкой попытке флирта. Это, правда, не омрачает радости воссоединения. Но тут появляется дама с ручным волком — Элизабет (Агата Кулеша), вторая страсть героя, еще одна его «экс». Все вместе они раньше были участниками танцевального трио, известного в танго-тусовке как «Какаду и две его телки». Теперь они на пенсии, но перед окончательным закатом Какаду намерен повторить то самое танго втроем — несмотря на старые взаимные обиды, больное сердце, скрипящие суставы.
Что первым делом приходит на ум при слове «танго»? Страсть, огонь, скорость, легкость. На первый взгляд, все это есть в странном любовном треугольнике не очень молодых (или очень немолодых) людей. Они хорохорятся, вспоминают былые успехи, хватают(ся) за бедра и пытаются закружить друг друга в яростном ocho. Но страсть давно погасла, скорость уступила место суете, легкость — горечи. Разговоры — и те упростились до набора кастрированных фраз-намеков, в которых почти нет смысла. Даже имен друг друга экс-любовники уже не помнят: их реальные личности стерты, позабыты, утрированы, сведены к китчу сценических псевдонимов и миражам путаных воспоминаний.
Александр Миндадзе — мастер точных (и словно проведенных гвоздем по стеклу) штрихов, жутковатых полутонов: взять хотя бы диалоги в его фильмах, больше похожие на последние слова умирающего. К своей четвертой картине он отполировал до холодного блеска мастерство провоцировать в зрителе чувство тревоги, граничащей с паникой. Камера Олега Муту делает ощущение удушливой дисфункциональной близости героев почти физическим. В «Паркете» весь воздух из нарочито тесных, вызывающих клаустрофобию интерьеров (банкетный зал, коридоры отеля, безликие номера с минимумом мебели) вытеснен крупными планами. Реквизит заменен лицами — рельефными, буквально несущими на себе следы времени. Именно на лицах актеров тут разворачивается настоящая война: персонажи тут — одновременно и герои, и сцена, на которой разыгрывается трагедия последнего бала и «третьего лишнего». Кто-то из трио должен пасть искупительной жертвой за ссоры прошлого, кто-то должен отрезвить заигравшихся в молодость романтиков своей смертью, кто-то, наверняка в чем-то виноватый… но дать зрителю разобраться в сложных взаимоотношениях героев Миндадзе, конечно, не позволит. Тень смерти только обостряет чувства, но не проясняет расклада.
Выпавшие из конкретного времени, невесть откуда десантировавшиеся на паркет танцпола герои-тангеры пытаются до последнего отсрочить неизбежное, ускользая от него в пространство своих амбиций, воспоминаний и мечтаний. Но и в это последнее убежище реальность входит без стука — то Какаду за сердце схватится, то Элизабет с Валенсией вцепятся друг другу в волосы. Они — будто герои позднесоветского кино, оказавшиеся в современности, которая их отторгает, выплевывает, как косточки. Но потом Миндадзе вдруг дает героям (и зрителям) передышку, собирая их за столом в помпезном ресторане определенно наших дней — на последний обед. Яркие маски танцоров сброшены: плейбой Какаду оказывается заботливым дедом, Элизабет — счастливой замужней дамой, Валенсию сопровождает некий воспитанный юноша, который с одинаковой вероятностью может оказаться и сыном, и любовником (как обычно, автор лишь намекнет). Разговор не клеится — каждый замкнут в клетке своего поколения и своей социальной страты, каждый думает лишь о своем. Ощущение разлада в этой микромодели социума усиливает ощущение катастрофы, вокруг которой центрован каждый фильм Миндадзе. Раньше его персонажи как будто двигались по орбите вокруг нее, не способные оторваться, сбежать — но и не решавшиеся заглянуть в эпицентр взрыва. В «Паркете» же они неумолимо и охотно движутся к смерти: ведь единственный возможный для них сценарий жизни — это яркая агония.
И вот смерть приходит — и выводит оставшихся за пределы замкнутого пространства — на кладбище, к бесконечным рядам могил, к плакальщицам в темных платках. Тут румяный мальчик зарядит в камеру снежком с криком «Эй, дурак!» — и все вокруг озарится светом, а саундтрек зациклится в бесконечной петле. Выхода из бесконечного хоровода, в котором рука об руку кружатся желания, амбиции, победы и утраты, нет. К счастью?
При поддержке Немецкого культурного центра им. Гете, Фонда имени Генриха Бёлля, фонда Михаила Прохорова и других партнеров.
