Фильмы Саодат Исмаиловой. Совместный показ Центра Вознесенского и платформы «Пилигрим»
текст: Инна Кушнарева
© Центр Вознесенского
Сегодня, 11 марта, в 19:30 Центр Вознесенского проведет бесплатную мини-ретроспективу короткометражных работ узбекского режиссера и видеохудожницы Саодат Исмаиловой «Зухра», «Ее право» и «Заколдованный» (для просмотра необходима регистрация). На онлайн-платформе авторского кино «Пилигрим» фильмы будут доступны до 21 марта по ссылкам: «Заколдованный», «Зухра», «Ее право».
Исмаилова родилась в Узбекистане, уехала оттуда в 2002 году, получив резиденцию в арт-центре «Бенеттона» «Фабрика». Потом жила в Париже. Сняла полнометражный фильм «40 дней тишины», который побывал в программе «Форум» на Берлинале в 2014 году. Поставила спектакль. Делала инсталляции — собственно, «Зухра» сделана на основе одноименной инсталляции, с которой Исмаилова участвовала в 2013 году в Венецианской биеннале. Сегодня возглавляет междисциплинарную группу CCA LAB в Центре современного искусства в Ташкенте.
«Зухра» напоминает и об Апичатпонге Вирасетакуле, и о Джеймсе Беннинге. Молодая девушка неподвижно лежит на постели. Она одета в традиционную узбекскую одежду, которая составляет приятный контраст с розовой шелковой простыней и желтоватыми стенами комнаты. Под голову и даже под ноги девушки заботливо подложены подушки в кружевных наволочках. Вначале быстро темнеет, розовый цвет становится темно-розовым, образуется благородная светотень, как у Кошты. Она сгущается, в кадре совсем темнеет. А потом вдруг кадр заливается мягким, ровным светом. Картина проста и гармонична, от нее веет тихим спокойствием. Зритель «Зухры» так и будет смотреть на нее в течение получаса, пока идет фильм. Девушка, видимо, спит. Иногда немного шевелится, но в основном не ворочается и не мечется. Изображение неподвижно, но зато саундтрек богатый. В нем все и происходит — домашние, бытовые звуки, лай собак, шорохи, дыхание, голоса, отрывки радиопередач и фильмов, шаги, электронные звуки эмбиента. Есть даже котик — мяукает и мурчит за кадром. Когда говорят, в кадре появляются титры, но не всегда. Звук дан, что называется, крупным планом, со множеством подробностей, с «зерном». Он конкретен, приближен. На его фоне фронтальное и стационарное изображение кажется немного абстрактным.
Тело — это суппорт, экран для звуковых проекций (визуальные проекции тоже иногда появляются, но совсем размытые, надо еще постараться их разглядеть). Что они представляют — сны? Воспоминания? Звуки то ненавязчивые, то в какой-то момент сгущаются, наплывают почти агрессивно. Пространство фильма перестает быть комфортным и расслабленным, «переполняется» тревогой и информацией — по своим меркам, конечно. Два голоса накладываются друг на друга, по обеим сторонам экрана одновременно появляются титры, рассказывающие две истории. Справа — сказка о девушке, которая по ночам исчезала из дома и которую брат заподозрил в том, что у нее любовная связь. Слева — рассказ от первого лица девушки, которой овладели духи, парализовав ее волю. А в конце само тело оказывается такой же проекцией, как другие, — растворяется.
Тело, его неподвижность, его призрачность. В свое время для объяснения работ самой известной мусульманской художницы Ширин Нешат было придумано понятие non-liberatory agency — «неэмансипаторная агентность». Оно понадобилось для того, чтобы показать, что мусульманские женщины могут быть наделены агентностью, не выходя (насильно) за рамки своей национальной и религиозной культуры, без отрыва от нее. Эта агентность не обязательно влечет за собой эмансипацию, грубо говоря, для нее не обязательно снимать паранджу и принимать чужие, европейские парадигмы. Паранджа тоже создает свою агентность, пусть слабую по европейским меркам. Так критика пыталась преодолеть стереотипные дихотомии Востока и Запада, активности и пассивности, мужского и женского, к которым сводилось творчество художниц с Востока.
Зухра в фильме Исмаиловой — кажется, само воплощение пресловутой восточной пассивности и податливости: она лежит, а свет и звуковые образы проходят через нее или поверх, кажется, совершенно ее не затрагивая. Закадровый текст — отрывки из интервью с девушками из Сурхандарьинской области Узбекистана, прошедшими через обряд изгнания духов и описывавшими свои переживания. Они не могли говорить. Они чувствовали себя запертыми в своем теле. Духи все решали за них. Они до сих пор боятся бывать в людных местах.
Но исчезновение девушки в конце фильма, возможно, становится освобождением. Возможно, это история об удавшемся экзорцизме. В буклете с Венецианской биеннале объяснялось, что Зухра по-узбекски — Венера, утренняя звезда, на короткое время появляющаяся в сумерках. Для узбекских женщин она воплощает любовь и желание, и к ней они обращаются в одиночестве на рассвете.
В «Ее праве» (2020), 14-минутном монтажном фильме, тоже вроде бы циркулируют излюбленные мотивы Нешат — женское лицо, паранджа, восточные узоры и вязь арабской письменности. Лиц в фильме много — он посвящается актрисам узбекского кино, и в нем используются фрагменты из 18 фильмов, документальных и игровых. Но кажется, что весь он родился из знаменитых начальных кадров фильма Али Хамраева «Без страха» (1971). На них красноармеец бежит со знаменем в руках перед толпой женщин в паранджах, и непонятно, гонятся они за ним или это он ведет их в атаку. «Атакой» («худжум») называлась официальная советская кампания по борьбе с ношением паранджи. Исмаилова позаимствовала у Хамраева принцип амбивалентности (кадры из «Без страха» в ее фильме тоже есть, но другие, не эти). В ее монтаже саспенс нагнетается так, что ужас вызывают и женщины в парандже, крадущиеся, как призраки, жмущиеся к стенам домов, и сам момент принародного ее сбрасывания. Кажется, что под паранджой должно оказаться нечто ужасное. Или зияющая пустота, которая поглотит все вокруг. И этот ужас одинаково написан на лицах как мужчин, так и других женщин, которые паранджи не носят. Когда же саспенс разрешается, на обнажившееся лицо накладываются кадры с другими лицами, образуя узор, рифмующийся с узором на распущенном хвосте павлина. Под паранджой не оказывается лица, под ней орнамент, вязь, мелькающие и разбегающиеся пятна.
При поддержке Немецкого культурного центра им. Гете, Фонда имени Генриха Бёлля, фонда Михаила Прохорова и других партнеров.
