«Папа»: Валерия Гай Германика возвращается в документалистику
текст: Инна Денисова
© Leos Film
Девочка-подросток сидит на полу кухни, из-за ее плеча торчит микроволновка — горизонт завален, кадр не выстроен: это хоум-видео. Едва включившись, камера тут же фиксирует драму. «Я самый грустный человек в мире, мне очень плохо живется», — без тени кокетства заявляет 13-летняя Октавия. Действие следующей сцены, снятой так же криво, с рук, происходит на горной дороге: голос за кадром подкалывает старика-отца за несчастное лицо. В финале пролога режиссер отразится в зеркале с камерой в руках, саморазоблачившись и как оператор, и как глава семьи, где все ходят с несчастными лицами, а ей хочется понять почему.
«Папа» — возвращение Валерии Гай Германики к корням во всех смыслах: она снова работает в поле дока, с которого начинала и наработки и эстетику которого использовала в игровом хите «Все умрут, а я останусь», получившем приз в Каннах и превратившем Германику в селебрити.
Документалист по образованию и призванию, Германика дорожит ощущением «документальной правды»: зритель верит ее героям, будь они школьницами, которых буллят, или любовницами, которых бросают, — у них все «как в жизни». Психологический реализм — любимый прием, неважно, снимается ли кино с расчетом на Тьерри Фремо или Константина Эрнста (сериал «Школа»). Германику всегда интересуют сильные эмоции и их драматический пик. Не фальшивить в этом высоком регистре могут немногие. Если Звягинцева, другого любителя поиграть на струнах зрительской души, часто упрекают в грубом пафосе, Германика здесь безупречна.
© Leos Film
По мере взросления ее сперва затягивал мир бунтующего подростка (который, к слову, никто в российском кино не смог показать лучше: недаром ее называют русским Хармони Корином). Затем объектом ее исследований стали деструктивные отношения в паре, где каждый раз ей удается объяснить актерам, как играть, чтобы не выглядеть истеричными дураками (если бы фильм «Кто-нибудь видел мою девчонку?» сняла Германика, все, возможно, могло бы быть иначе).
Потом случилась экскурсия в теософский сюрреализм: ведомая сценарием мистика Юрия Арабова, Германика отправилась погулять в волшебный лес, где живет мысленный волк (сказалось ее собственное увлечение православным традиционализмом). Но вот, выбравшись из чащи целой и невредимой, в абсолютно трезвом уме, она снова взяла в руки камеру, чтобы снять интимный дневник и расковырять очередную рану — отношения в семье, которые никогда не выяснялись. Фильм стал единственной возможностью диалога, а камера — лупой и слуховым аппаратом, позволяющими отцу с дочерью рассмотреть и расслышать друг друга. Или хотя бы попытаться.
© Leos Film
На экране — семья, переживающая момент единения, как выяснится позже — после трагедии: восемь месяцев назад похоронили маму. Дед вовлечен в жизнь внучек, мы видим его то в школьном актовом зале на спектакле старшей, то на игровой площадке с младшей. В квартире дочери завязывается фабула: муж Германики Денис уговаривает отца съездить с семьей на курорт. Отец отбивается, но из пролога мы уже знаем, что поездка в Италию состоится. Тут бы и вспомнить Росселлини с героями, выясняющими отношения на неаполитанской вилле; Трюффо писал, что Росселлини снимал наспех, забывая ставить дубли, и допускал проходные кадры. Все это относится и к манере Германики, однако все аналогии с итальянским неореализмом — скорее совпадение, чем цитаты.
Оказавшись закрытыми в одном пространстве на неаполитанской вилле, герои, они же члены семьи, начнут толкаться и истязать друг друга взаимными претензиями и обидами. Полюсы конфликта — отец, которого камера не выпускает из виду, и дочь, вернее, ее закадровый голос. Упрямый и своенравный папа — про его характер мы все уже поняли после сцены с покупкой ботинок в ЦУМе, когда он предлагал «взять автомат и всех расстрелять», — всем недоволен и обижен. Дочь тоже не сахарок: колкие замечания ранят не только отца, но и старшую дочь Леры Октавию, самого нежного персонажа, оттеняющего сложных взрослых своей эльфийской хрупкостью (за сестру трогательно вступается трехлетняя Сева).
Конфликт отцов и детей работает на классической антитезе «идеалист/прагматик». Отец верит, что «все отдал для страны», и все время оплакивает мать. Лера прагматична и хочет обсудить, кому достанется квартира после его смерти, без лишней деликатности. Позже выяснится, что не зря, что лишняя деликатность часто оборачивается мягкотелостью. Самыми серьезными обвинениями они обменяются в финале, ради чего Лера даже войдет в кадр и сядет рядом с отцом, чтобы бесстрашно достать скелеты из шкафов и произнести неудобную правду вслух.
© Leos Film
Препарируя личную драму, Германика достигает универсальности — семья как мир, где люди не умеют любить друг друга, а только мучают, — и пытается понять, почему так происходит. Фильм «Папа» — еще один запрос на любовь, которым всегда одержимы герои всех ее произведений. Кроме попытки диалога режиссер, очевидно, преследовала еще одну цель — сделать портрет отца, сохранив память. Ее камера любуется статным усатым стариком, сидящим то в фас, то в профиль и произносящим длинные монологи то о судьбах России, то о клинической смерти.
Вписанный в натюрморт — на столе корзина с яблоками, сзади растение — портрет поражает глубиной и красотой. Это признание в любви от дочери, которая не может выразить ее словами (да и не существует тех слов). Честный портрет: ничего постановочного, все снято врасплох. Германику не волнует дергающаяся камера, она не стесняется наводить резкость. Портрет без стеснения, без стыда и без ретуши — такой же, как и ее с ним разговор. Германика не пытается понравиться, не стремится преподнести себя в выгодном свете как хорошую дочь: она ищет откровенности и оказывается на нее способной.
В скромный безбюджетный фильм длиной всего час пятнадцать минут вмещается все — и жизнь, и слезы, и любовь. И страх. И близость смерти — карета скорой помощи там тоже будет. И нехитрая мысль о том, как важно успеть честно поговорить с близким человеком при жизни.
При поддержке Немецкого культурного центра им. Гете, Фонда имени Генриха Бёлля, фонда Михаила Прохорова и других партнеров.
